Основы этапы процесса формирования современного миропорядка. Современный мировой порядок и геополитическое противоборство. Iv. почему и как мировой порядок должен измениться

Первый вопрос: соответствует ли современная дисциплинарная сетка общественных наук о мире, в центре которой «триада» «экономика - социология - политология» - современному миру?

Каждая дисциплина существует в том случае, если у нее есть некий базовый объект, который не изучается другими дисциплинами. Для экономики - это рынок, для социологии - это главным образом гражданское общество, для политологии - это политика и государство.

Нынешний мир демонстрирует торжество рынка, и с этой точки зрения с экономической наукой вроде бы все в порядке, хотя она едва ли способна предсказать обрушение мировой рыночной системы, но это отдельная тема. Хуже обстоит дело с базовыми объектами социологии (гражданское общество) и политологии (политика и государство).

На Западе уже несколько десятилетий пишут об ослаблении, проржавении, растаивании государства. В современном мире оно перестало быть единственным агентом. Помимо него существуют мощные силы надгосударственного (глобального) уровня, сокращающие его жизненное пространство и отбирающие у него его традиционные функции. Эти силы - глобальный финансовый рынок, не контролируемый государством, структуры типа Евросоюза, транснациональные корпорации, региональные объединения («регионэкономики»), структуры мировой криминальной экономики и т. д.

Что касается политики, то эта сфера тоже «усыхает» в качестве публичной сферы (недаром появляются исследования с названиями типа «смерть публичного человека», «конец homo politicus» и т. д. Политические партии превращаются в административные машины. Анализ всех этих изменений, которые уже миновали точку возврата и являются не отклонением, а новой формирующейся нормой, требует принципиально новой науки (дисциплины) о власти. В этой науке политология станет лишь частным «случаем» для изучения политической формы организации власти, характерной для относительно короткого периода истории капитализма.

Невесело обстоят дела у «гражданского общества» - как реальности и как базовой единицы исследования. Его зона сужается, оно все больше превращается в функцию административных систем на самом Западе; вне Запада, как известно, гражданского общества либо традиционно не было - эту нишу занимали общинные и клановые структуры различного масштаба, от микро- до мега-уровня, либо оно было слабым и сегодня, в эпоху глобализации, еще более слабеет. Аналогичным образом социология как дисциплина о Gesellschaft должна стать частным случаем новой науки о социальных системах, в которой Gesellschaft займет скромное место среди многочисленных стадиальных форм Gemeinwesen: докапиталистических, антикапиталистических и послекапиталистических. Надо перестать смотреть на мир в целом сквозь призму дисциплин, отражающих реальность одной-единственной социальной системы, причем взятой в ее зрелом состоянии, грубо говоря - между 1840-ми и 1970-ми годами. Реальности этой эпохи в развитии капитали зма тримодальная (экономика, социология, политология) сетка дисциплин отражала довольно неплохо, хотя было три прокола. Три феномена, возникшие в первой половине ХХ века, она не смогла ни предсказать, ни объяснить. Речь идет о трех Колоссах Паники ХХ века: о коммунизме (интернационал-социализме), фашизме (национал-социализме) и национально-освободительном движении (национал-либерационизме).

К 1945 году капиталистическая система стабилизировалась, у нее появился гегемон - США, она вступила в период процветания и роста («повышательная волна» - 1945–1968/73 гг. - кондратьевского цикла). Неприятные и плохо объяснимые социальные проблемы социальной реальности были вытеснены в сферу психологии, иррационального и т. д. В течение четверти века тримодальная структура наслаждалась тем состоянием, которое Томас Кун назвал «нормальной наукой» и для которого нет тайн - только загадки.

Но прошла еще четверть века, и конвенциональная наука с ее теориями, методами и понятийным аппаратом оказалась в весьма плачевном состоянии. Три события, если не обрушили, то подорвали тримодальную конструкцию: мировые студенческие волнения 1968 года, приход в 1979 году к власти фундаменталистов в Великобритании и Иране (соответственно рыночных и исламских) и крушение советского коммунизма (антисистемного капитализма). Ко всем этим событиям сложившаяся между 1850-ми и 1950-ми годами социальная наука оказалась не готова. Результат - детеоретизация (а порой - деинтеллектуализация) мирового обществоведения с 1990-х годов, подстегиваемое постмодернизмом акцентирование эмпирических исследований case studies, широкое распространение схем вроде фукуямовского «конца истории» или хантингтоновского «столкновения цивилизаций», призванных отвлечь внимание от реальных проблем и противоречий современного мира.
II

Главным из трех указанных событий были конечно же крушение советского коммунизма и распад СССР. Одна из задач новой науки об обществе - и это наш второй вопрос - понять и советский феномен, и причины его упадка. Без объяснения этого ключевого момента мы не поймем современный миропорядок и не сможем прогнозировать его развитие.

Сложность анализа гибели советского коммунизма заключается в том, что это было крайне сложное, многомерное, каскадное событие, в котором преломились и органически соединились одновременно три различных системных уровня.

С точки зрения русской истории это было крушение одной третей структуры ее власти (или второй системы). С мировой точки зрения то был крах системного антикапитализма, мировой антикапиталистической системы, Большого Левого Проекта Модерна, стартовавшего с якобинской диктатурой. С точки зрения эпохи глобализации (а следовательно, и такой дисциплины, как глобалистика) крушение СССР было первой катастрофой возникающего глобального мира, а в чем-то и условием дальнейшего развития этого процесса в его нынешнем виде.

СССР стал первой жертвой глобализации, «глобального финансового Франкенштейна», как назвал его М. Уокер. Во второй половине 1980-х годов две страны - США и СССР - зависли над пропастью, попав в тяжелейший социально-экономический структурный кризис. Мы были слишком заняты нашей перестройкой, критиковали свои проблемы и упустили из виду проблемы главного противника. А они были не менее серьезными, чем наши.

В 1986 году произошел обвал на Нью-Йоркской бирже, в сентябре 1987 года английский «Economist» известил мир: если в 1981 году мир должен был США 141 млрд долл., то в 1986 году уже США должны были миру почти вдвое больше - 246 млрд долл. и стали крупнейшим в мире должником. То была цена рейганомики и в еще большей степени - при всей неолиберальной риторике - «военного кейнсианства» Штатов (как верно в самом начале 1980-х годов заметил В. В. Крылов, капитализм уже не сможет одновременно «гнать вооружение» и умиротворять своих трудящихся), призванного подорвать, «сварить» СССР в гонке вооружений или обеспечить такое военное превосходство, которое позволит решить «русский вопрос» военным путем и окончательно.

Америка пошла ва-банк - ее могло спасти только максимальное ослабление/разрушение СССР тем или иным способом, извне (война) или изнутри, explosion or (and) implosion. Но это должно было произойти очень быстро. Счет (для США) шел на месяцы. Во второй половине 1987 года крупнейшие американские банки впервые с начала 1930-х годов объявили о квартальных убытках. 19 октября 1987 года рухнул Уоллстрит, дав старт новому мировому экономическому кризису; индекс Доу-Джонса упал на 508 пунктов (то есть на 23,4%) - самое крупное в истории падение за один день. Через несколько недель после этого « Wall Street Journal» сообщил, что рынок США был на грани крушения. Краха удалось избежать только потому, что Алан Гринспен, новый глава Федерального банка, реализовал рекомендации секретного исследования о том, как избежать катастрофы, проведенного им еще во время своего назначения. Однако Гринспен был способен только отсрочить катастрофу, но не отвести ее вообще. Отвести ее могло только чудо.

И оно явилось под именем «Горбачев». 8 декабря 1987 года начались беспрецедентные советские уступки Америке в области оборонной и внешней политики. 2–3 декабря 1989 года на «мальтийской встрече» Горбачев, по сути, сдал Восточную Европу (а вместе с ней - статус СССР как сверхдержавы), а в 1990 году - Германию. СССР капитулировал в холодной войне, США были спасены. А ведь Горбачеву не надо было даже предпринимать активных действий против США, надо было, проявив выдержку, ждать, не делая шагов навстречу, и лишь наблюдать, как ломается американский хребет под грузом «военного кейнсианства» Рейгана. Однако Горбачев и советское руководство в целом оказались неадекватны новой эпохе, феномену глобализации, который возник как в значительной степени побочный продукт холодной войны.

У нас привыкли объяснять возникновение глобализации научно-технической революцией (НТР), которая технически создала условия для освобождения капитала от любых материальных и локальных ограничений, то есть превратила его из феномена мирового уровня в глобальный. Глобализация - это такой процесс производства и обмена, в котором благодаря господству информационных (то есть «нематериальных») факторов над вещественными («материальными») капитал, превращающийся в электронный сигнал, оказывается свободен практически от всех ограничений локального и государственного уровня - пространственных, материальных, социальных. Это победа времени над пространством. И естественно, тех, кто контролирует время и капитал, над теми, кто контролирует пространство и государственную власть.

Сама НТР была результатом острой борьбы, с одной стороны, между СССР и США, с другой - между США и другими центрами капсистемы - Японией и Западной Европой (прежде всего ФРГ), которые в 1970-е - 1980-е годы уже не просто наступали США на пятки, но по многим показателям вырвались вперед. Но почему же разгромленные в 1945 году Япония и Германия спустя всего лишь 30 лет смогли сделать такой рывок? Ответ прост - холодная война. Во-первых, чтобы противостоять СССР в Европе и СССР и КНР - в Азии, американцы интенсивно вкладывали средства в свои протектораты - ФРГ и Японию, способствуя их экономическому подъему, а следовательно - конкурентной силе, которую они набрали в начале 1970-х годов (что и было зафиксировано фактом создания в 1973 году «Трехсторонней комиссии»: США - Япония - Западная Европа). Во-вторых, во второй половине 1950-х годов СССР начал активно продавать нефть на мировом рынке по относительно низким ценам. Цель - дестабилизировать «реакционные арабские режимы», завис ящие от экспорта нефти. Два режима действительно удалось дестабилизировать (Ирак, 1958 г.; Ливия, 1969 г.) и к власти там пришли антиимпериалистические силы. В то же время произошло удешевление нефти, в результате чего Япония и ФРГ всего лишь за 10–15 лет резко (почти в 10 раз) увеличили долю нефти в используемых энергоносителях. Таким образом, холодная война, действия СССР и США прямо и косвенно привели к подъему Японии и ФРГ, что стимулировало внутрикапиаталистическую конкуренцию (отсюда: НТР - глобализация - кризисы США и СССР) и укрепило капиталистическую систему в целом, подперев экономически слабеющего гегемона США экономиками Японии и ФРГ, что во многом обусловило результат холодной войны. Во многом, но не во всем, и возможно, даже не в главном.

Поскольку холодная война была главным образом войной психо-исторической, то главным театром военных действий стала сфера исторической психологии - сознания и подсознания модальных групп, то есть групп, выступающих системообразующими элементами. Это прежде всего властные группы и интеллектуалы. Запад одержал победу, по сути, точечным ударом долгосрочного действия. Суть этого удара заключалась в том, что западная верхушка и ее интеллектуалы сумели навязать небольшой, но очень активной группе советских интеллектуалов, обслуживающих верхушку («советникам вождей»), а через них и самой этой верхушке, свое видение мира, свои способы постановки вопросов и проблем. Что не менее важно, Запад смог проделать это не только с «советниками вождей», но и с тем сегментом советского общества, с той средой, которая поставляла «советников», или, как называл их Эрнст Неизвестный, «зелененьких». По сути, это была геокультурная или, если угодно, социосистемная перевербовка.

Если внимательно почитать мемуары тех, кто писал речи и готовил доклады Брежневу, Андропову, Черненко и тем более Горбачеву, то они откровенно и с гордостью пишут о том, что с середины 1960-х годов, разочаровавшись в марксизме, начали постепенно внедрять у нас социологию, политологию, рыночные экономические теории. Суть, однако, в том, что любая дисциплина, любая наука сконструирована так, что служит определенным интересам. Если вы принимаете язык оппонента, противника, его понятийный аппарат и способ постановки проблем, то вы уже на полпути к поражению и окончательное поражение - это лишь вопрос времени. Перефразируя Ницше, который говорил, что если ты долго вглядываешься в бездну, то бездна начинает вглядываться в тебя, можно сказать: если ты смотришь на мир чужими глазами, то есть сквозь призму чужих структур, интересов и целей, то рано или поздно, сознательно или подсознательно ты начнешь работать на эти интересы как на свои, служить им. Нейтрального знания не бывает. Когда-то Тацит сказал: в сра жении проигрывает тот, кто первым опускает глаза. Интеллектуальная обслуга советской верхушки опустила глаза в противостоянии Западу в середине 1960-х годов, двадцать лет спустя то же сделала сама верхушка, а еще через пять лет рухнул СССР: разруха в головах, чем бы и кем бы она ни была вызвана, приводит к разрухе экономической и социальной. Победы и поражения возникают в мозгу.
III

Сдача интеллектуальных позиций всегда сопровождается кризисом понимания (интересно размышляет на эту тему И. М. Ильинский в работе «ХХ век - кризис понимания», 2002). Наша нынешняя ситуация - это конечно же кризис понимания. Мы не понимаем нескольких очень важных вещей - и это третий вопрос, на котором я хочу остановиться.

Во-первых, мы не понимаем или плохо понимаем собственную историю, собственное развитие, особенно советскую фазу - наиболее динамичную и интересную: коммунизм был русским социальным Модерном. Это понимание тем более необходимо, что, с одной стороны, мы должны понять причины геоисторического поражения советского коммунизма и СССР; с другой - мы до сих пор живем в процессе разложения советского общества и утилизации его достижений, поэтому понять послесоветское общество без понимания советского невозможно.

Знаем ли (в смысле - понимаем ли) мы свою страну, есть ли у нас адекватный язык, понятийный аппарат для ее анализа? Сомневаюсь. В конце ХХ в. Ю. В. Андропов говорил, что мы не знаем страны, в которой живем. В начале ХХ века поэт Максимилиан Волошин писал:

Но жизнь и русская судьба Смешали клички, стерли грани: Наш «пролетарий» - голытьба, А наши «буржуа» - мещане. Мы все же грезим русский сон Под чуждыми нам именами.

В начале XIX века Пушкин говорил о том, что Россия нуждается в особой формуле, то есть, выражаясь современным языком, русская история нуждается в особой, адекватной своей природе теории, а не в навязываемых ей либералами и вульгарными марксистами «прокрустовых ложах». Сегодня ситуация с самопониманием еще хуже, чем раньше, потому что в нашу науку, образование, СМИ хлынул поток западного утильсырья; в науке появился мощный компрадорский сегмент.

Во-вторых, мы плохо понимаем, как работает современный мир. Без такого понимания нечего думать не только о победах, но и о «ничейном» выживании. Надо как можно быстрее становиться в интеллектуальном плане людьми XXI века. Большевики и нацисты победили прежде всего потому, что в своих странах первыми стали людьми ХХ века, выработав то, что К. Поланьи назвал «зловещим интеллектуальным превосходством» над противником. А. А. Зиновьев называл это просто «переумнить Запад».

В-третьих, мы плохо понимаем принцип, код функционирования Руси/России/СССР /РФ в мире, не соотносим логику русской и нерусских историй, русской и мировой. Наша страна в различных ее вариантах всегда была элементом более крупных систем - евразийской, а затем - мировой, функционировала в качестве их элемента. Без понимания этих систем, без сравнения России с другими элементами ее «формулу» трудно понять.

А ведь есть поразительные вещи. Ограничусь тремя. Первый пример. В истории кап-системы было три гегемона: Голландия, Великобритания и США. В русской истории пикам гегемонии этих стран соответствуют Московское самодержавие, Петербургское самодержавие и советский коммунизм. Случайное совпадение структур? Конечно же нет, но адекватное понимание требует нашей версии мир-системного анализа.

Второй пример. В мировых войнах за гегемонию в капсистеме борьба разворачивалась между морскими (Великобритания, США) и континентальными (Франция, Германия) державами. Россия на «корону» гегемона капсистемы никогда не претендовала, но именно русское пространство становилось главным театром военных действий, на котором решалась судьба Наполеона, Вильгельма и Гитлера. Более того, во всех этих войнах русские сражались на стороне своего главного геоисторического соперника - англосаксов. Почему?

Третий пример. Коммунистические идеи существовали со времен киников. Однако коммунизм как историческая система возник в России в качестве антикапитализма. Выражаясь марксистским языком, не было коммунизма - антирабовладения или антифеодализма. Только антикапитализм, то есть капитализм со знаком «минус». Выходит, капитализм - странная, просто уникальная система: в отличие от всех других систем он может существовать и со знаком «плюс», и со знаком «минус», причем «минусовую» зону заполнила Россия, решившая таким образом в начале ХХ века свои насущные проблемы - очищение власти от собственности. Таким образом, и здесь мы видим включенность России в мировой процесс (еще один пример - СССР и глобализация), которая должна получить теоретическое объяснение.
IV

В своем выступлении я остановился на нескольких вопросах развития современного миропорядка, изучению которого уделяют значительное внимание в МосГУ. Я контактирую с МосГУ в течение почти пяти лет в качестве сначала участника заседаний, а затем члена Русского интеллектуального клуба. Пригласил меня сюда Александр Александрович Зиновьев, который тогда бы президентом клуба. Меня радует, что в МосГУ занимаются теми проблемами, о важности изучения которых я говорил. Мне особенно приятно, что по этим проблемам много и плодотворно пишет ректор МосГУ, наш сегодняшний юбиляр Игорь Михайлович Ильинский. В сфере его интересов - методология социального знания и проблемы образования, глобалистика и международные отношения, феномен терроризма и многое другое. Например, две книги, которые лежат у нас на столах. Они изданы в 2006 году. Это - «Главный противник» и «Между Будущим и Прошлым».

«Главный противник» - интереснейший сборник документов американской внешней политики и стратегии 1945–1950 гг., то есть начальной фазы холодной войны. Этой великолепной подборке документов предпослана серьезная и очень четкая и недвусмысленная по своей гражданской и патриотической позиции вступительная статья.

«Между Будущим и Прошлым» - сборник социально-философских статей необычайно широкой тематики. В частности, целая глава посвящена проблемам глобалистики.

В свое время великого русского шахматиста Алехина спросили: шахматы - это спорт или искусство? Единственный ушедший непобежденным чемпион мира дал очень простой и в то же время очень русский ответ: шахматы - это борьба. Сегодня одной из главных сфер мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы становится образование. Битву за XXI век выиграет тот, кто выиграет битву за новую науку, новое образование, кто создаст «фабрики мысли», адекватные новой эпохе. Кстати, эта тематика получила отражение в работе И. М. Ильинского «Образовательная революция» (2002). В МосГУ в его нынешнем состоянии уже сейчас видны многие черты «фабрики мысли», причем авторской. Это в большой степени обусловлено тем, что МосГУ возглавляет и теоретик, и практик научной мысли, который собрал коллектив единомышленников.

Уважаемый Игорь Михайлович! Хочу пожелать Вам здоровья, новых творческих успехов, а руководимому Вами МосГУ - новых высот.

На днях выступил на семинаре группы ярких и неортодоксальных ученых из России и Запада. Тема моего выступления: "Что после "либерального мирового порядка?". Думаю, тема интересна и для широкого читателя. Начну с очевидного.

Попытка США установить свою гегемонию в мире с самого начала была обречена на провал. Фото: REUTERS

Россию обвиняют в том, что она - разрушитель послевоенного либерального мирового порядка. Это многоэтажная неправда. После войны существовало два мировых порядка. Один - либерально-демократический и капиталистический, ведомый США. Второй - социалистический, ведомый СССР. Россия стала лидером разрушения второго, но никак не первого. Хотя уход противовеса со временем начал способствовать подрыву и первого. После развала СССР на короткий момент был объявлен "либеральный мировой порядок", к разрушению которого Россия действительно приложила руку - самостоятельностью, действиями на Украине и в Сирии. И правильно сделала.

Но что это был за "либеральный мировой порядок"? Это была кратковременная гегемония США и Запада. И в ней не было ничего либерального, то есть свободного. Утверждалось, а несогласным навязывалось силой, что мир должен управляться и жить только по западному политическому образцу, принимая западные ценности. Запад присвоил себе право говорить от "международного сообщества". Если это свобода, то что такое неволя? В двадцатом веке схожую же доктрину проповедовал мировой коммунизм. До того полузаброшенное ныне на Западе христианство пытались навязать крестоносцы, колонизаторы. Естественно, при этом грабили.

И уже совсем это был не "порядок". Скорее, закон джунглей в худшем исполнении. Самым злостным образом нарушались международное право, нормальные нормы межгосударственного общежития. В 1991 г. Германия, а затем и ЕС признали независимость откалывавшихся от Югославии Хорватии и Словении. Это одностороннее признание полностью противоречило международному праву и послужило одним из главных спусковых крючков, толкнувших к гражданской войне в Югославии. В 1999 году НАТО 78 суток бомбила беззащитные остатки этой страны. Была признана независимость отторгнутого Косово, где даже не удосужились провести референдум об отделении. В 2003 г. большинство стран НАТО под сфальсифицированным предлогом вторглись в Ирак. Были убиты сотни тысяч людей и дестабилизирован на десятилетия целый регион.

Будущий международный порядок может оказаться лучше многих прежних

2009 г. - агрессия в Ливии, повергшая и эту страну в хаос, от которого она уже многие годы не может оправиться.

А по дороге - многочисленные случаи поддержки и провоцирования "цветных революций". В большинстве случаев и они вели к хаосу и страданию народов. Последний пример - Украина. В Европе "либеральный мировой порядок" пытались закрепить бесконечным расширением западных союзов, особенно НАТО, который, продолжись он еще немного на территории, которые в России считали жизненно важными для ее безопасности и выживания, неизбежно привел бы, как предупреждали, к большой войне в Европе.

Наиболее вопиющие безобразия пришлись на период, когда российская слабость уменьшила сдерживающую роль ее ядерного потенциала. С Россией перестали считаться и пустились во все тяжкие. Ныне ситуация изменилась. Спровоцировав кризис на Украине, дальше идти не решились, быстро поняв, что у новой России появилась способность "доминирования в эскалации", то есть, когда она будет поднимать ставки, Запад неизбежно проиграет.

Попытка установить западную гегемонию была обречена даже без активных действий России, остановившей на Украине экспансию западных союзов, или в Сирии - череду "цветных" смен законных правительств.

Эти действия лишь сделали более выпуклыми (и поэтому вызвали особую досаду) объективный процесс утраты Западом доминирующих позиций в мировой политической и экономической системе, которые он занимал последние 500 лет.

Причин немало. Укажу на самую глубокую, насколько я знаю, до сих пор почти никогда не называвшуюся.

Господство Европы и Запада основывалось в первую очередь на его военном превосходстве, достигнутом как раз где-то в XVI столетии. Используя это превосходство, европейцы повели свою глобальную колониальную и неоколониальную экспансию, попутно навязывая христианство, свои политические порядки и свободную торговлю, которая была выгодна в первую очередь тем, кто предлагал или навязывал ее правила. Наиболее яркий эпизод такого навязывания - "открытие" в ХIX веке Китая под жерлами пушек для опиумной торговли из тогда английской Индии. За опиум европейцы получали шелк, фарфор, другие товары. В опиумном тумане гибли миллионы китайцев.

Когда Англия, долгие столетия господствовавшая на морях, уступила лидерство США, именно они подхватили лидерство в продвижении "свободной торговли", правила которой они писали, опираясь не только на свою экономическую мощь, но и военное превосходство в несоциалистическом мире. Когда СССР рухнул, казалось, что глобальный экономический либеральный порядок распространится на весь мир, наступит прекрасный для Запада конец .

Главная причина крушения этой иллюзии - выход на поверхность до того подспудной тенденции - разрушения фундамента прежнего либерального глобального экономического порядка - военного превосходства.

Взаимное ядерное сдерживание России и США, а теперь уже и Китая, Индии, Пакистана, Израиля, Франции, Великобритании вкупе с другими факторами делает большие войны почти невозможными, угрожающими концом человечества.

В том числе и войны против лидеров нового мира - недавних колоний или полуколоний. За ними, за кем незримо, а за Китаем - вполне осязаемо, стоят не только собственные ядерные арсеналы, но и мощнейшая ядерная и военная держава - Россия. Если бы не ядерный фактор, им бы просто не дали подняться.

Фундамент разрушен. Приходится соревноваться на более высоких политических и экономических уровнях. А на них у новых появляется все больше конкурентных преимуществ. Европа очевидно проигрывает в конкурентной борьбе. Начали проигрывать и США. Во многом отсюда и феномен Трампа. Силы, стоящие за ним, хотят выскочить из созданной их собственной страной системы, поскольку она стала не столь выгодной, как прежде. Отсюда же - политизация экономических отношений, попытки мешать созданию позитивной экономической взаимозависимости в Европе, образуемой за счет поставок российского газа и встречных закупок товаров из Европы. Отсюда же санкции как новая норма западной политики.

Сейчас мир проходит через веселый и страшный период крушения сразу трех мировых порядков.

На издыхании система двухблоковой конфронтации, которую пытаются, пока без особого успеха, возродить в Европе и создать по восточному периметру Китая. Умирает в конвульсиях "либеральный мировой порядок" 1990-х - начала 2000-х. Под угрозой и либеральный мировой экономический порядок, который стал не устраивать его главных создателей. Хотя от него не хотят отказываться большинство других мировых игроков. Он им выгоден.

Будущее, как и всегда, непредсказуемо. Но решусь предугадать, каким оно может быть лет через 15. Если, разумеется, нынешние конвульсии не свалят мир в глобальную ядерную катастрофу.

Изменятся не только технологии, о чем любят говорить все. Изменится и военно-политический фундамент, на котором будет базироваться новый мировой порядок. Северная Корея вполне предсказуемо на наших глазах получает ядерный статус. Иначе и быть не могло после того, как разгромили Ирак и Ливию, отказавшихся от ядерных программ. Через несколько лет почти неизбежно такой статус захотят получить и, скорее всего, получат Южная Корея и Япония. Не только из-за северокорейского фактора и объективного ослабления надежности американского союзника, но и для компенсации растущей мощи Китая. Если не прекратится бесконечная политика угроз и давления на Иран, рано или поздно ядерным обзаведется и он. В дополнение к ядерному весьма вероятно появится, если уже не появился, еще один мощнейший военно-политический фактор - обладание рядом государств кибероружием, способным наносить ущерб, сходный с применением ядерного оружия - разрушать общества.

Можно заламывать руки, заявляя, что такого не должно быть. Скорее всего будет, в том числе из-за ошибок, которые были допущены, когда ядерные державы нападали на отказавшихся от ядерного оружия.

Но можно посмотреть на эту новую реальность и с другой стороны. История последних 70 лет - это в том числе и история распространения ядерного оружия. Сначала США, потом СССР, Великобритания, Франция, Китай, Израиль, Индия, Пакистан. Теперь Северная Корея. Человечество выжило. В том числе, и даже в первую очередь, потому, что взаимное ядерное сдерживание удерживало его от повторения привычных для его истории самоубийственных войн. Позволю себе метафору не из сферы геостратегического анализа: видимо, Всевышний, ужаснувшись тем, что творят его создания, развязавшие две мировые войны за одно поколение, вручил человечеству оружие Армагеддона, чтобы удержать его от окончательного самоуничтожения.

Если кибероружие действительно столь смертоносно, как многие подозревают, оно опять же через период нестабильности и страхов может укрепить взаимное многостороннее сдерживание. И тогда человечество продолжит движение к новому мировому порядку.

На издыхании находится система двухблоковой конфронтации, которую пытаются возродить в Европе

От либерализма во внешнеэкономических связях большинство отказываться не хочет. Не случайно сейчас, когда США вышли из создававшегося по их инициативе Тихоокеанского торгового партнерства (ТТП), его пытаются воссоздать без них.

Этот мировой порядок будет гораздо более свободным, чем нынешний, уже гораздо более свободный, чем многие прежние. Уже сейчас навязывание политических систем, культурных и человеческих ценностей становится все труднее. От чего на Западе многие и заламывают руки.

Дорога будет опасной и долгой. Лет на 15. Лучше новую модель мироустройства начинать строить с предложенного Россией и поддержанного Китаем партнерства Большой Евразии, включающего Европу. И с совпадающего с ним китайского Одного пояса - Одного пути, поддержанного Россией. В старой Атлантике нового, похоже, не зародится.

Остро необходимо как можно скорее начинать серьезный разговор всех ядерных (и, возможно, других крупных и суверенных) держав о том, как поддержать международную стратегическую стабильность в начавшийся длительный переходный период к новому мировому порядку. Инициативную роль в этом диалоге призваны сыграть новые, прежде всего евроазиатские державы. В том числе и старая Россия. Рухнувшая, возродившаяся и поэтому ставшая новой.

Но без США ни о чем договориться не удастся. Остается надеяться, что они когда-нибудь выйдут из своего коллективного сумасшествия. А пока же придется их жестко сдерживать.

Если удастся договориться о новом военно-политическом фундаменте, будущий международный порядок может оказаться лучше многих прежних. А может быть, будет и красивым. Каким был мной любимый Венский концерт наций двухсотлетней давности.

Преподаватели всегда проверяют уникальность сдаваемых работ. Вы можете использовать эту работу для подготовки своего проекта или закажите уникальную .

Проблема геополитического самоопределения России на политической карте Европы, а затем и всего мира постоянно являлась центральной в числе проблем, стоящих перед российскими властями и обществом. Это и не удивительно, поскольку от ее решения в значительной степени зависели не только ближайшие шаги в сфере практической политики, но и стратегические цели, определяющие направленность и характер деятельности органов государственной власти и всего общества на достаточно длительную историческую перспективу. Геополитическое самоопределение лежало не только в основе политики властей, но и определяло ее идеологическое оформление, выступающее в роли каркаса, скрепляющего все слои российского общества. И хотя очень часто казалось, что геополитическое положение, самоидентификация России в мире вторичны и являются производными от идеологии, но жизнь с неизбежностью все расставляла на свои места, вынуждая корректировать политические цели относительно роли и места, занимаемого страной на геополитической карте мира.

Несмотря на то, что геополитика является отдельной дисциплиной, и скорее в своем ответвлении может быть разделена на геоэкономику и геофилософию, но все чаще этот предмет изучается в составе политологии. Причиной тому может быть элементарная нехватка учебных часов вузе, или же учебная программа в которой геополитика не является «важной» или профильной дисциплиной.

Геополитическое положение России, положение чрезвычайно своеобразное и в значительной степени сходное с геополитическим положением Византии, с момента создания российской государственности выступало в качестве доминанты формирования культуры, экономического уклада, политической системы и внешней политики.

«Положение на стыке» - это, пожалуй, наиболее существенная черта геополитического положения России с древнейших времен. Положение на стыке различных культур, миров, конфессий и континентов изначально формировало двойственность не только в восприятии своего места на геополитической карте мира, но и противоречивость в действиях властей, определяющих стратегические ориентиры развития страны во всех сферах человеческой жизнедеятельности.

В российской действительности постоянно присутствовали и оказывали воздействие на характер развития страны элементы не только различных, но зачастую противоположных, а то и враждебных культур. Российское православие не только впитало в себя религиозную византийскую традицию, но и органично сочетает в себе элементы коптской ортодоксии и языческих культов. В российском фольклоре и изустных сказаниях равноценны элементы земледельческой и кочевой культуры. В политическом устройстве причудливо переплелись восточная тирания с демократическим самоуправлением земств. Многократно прав отечественный историк Карамзин, утверждая, что сочетать трудно сочетаемое - свойство исключительно русское. Это свойство - следствие геополитического положения России, результат ее длительного исторического развития.

По всей вероятности правомерно будет утверждение, что исторически возникновение России в большей степени связано с Европой, нежели с Азией. Ее геополитическая ось пролегала по Днепру, а многочисленные дипломатические контакты, военные устремления и династийные связи были нацелены на Европу. Именно из Европы Россия заимствовала важнейшие элементы своей культуры, определявшие в тот период основные черты жизни и быта россиян: письменность, религию, феодальное политическое устройство и т. д.

Однако вследствие монголо-татарских завоеваний и последующей за ними изоляции от Европы произошла смена геополитической и культурной самоидентификации России. Немалую роль в этом процессе сыграл конфессиональный разрыв византийской и римской ветвей христианства, в результате чего Россия, ориентированная на православие, оказалась изолированной от европейской культуры, переживающей бурный период Возрождения.

Не удивительно, что, опираясь на православие и элементы восточной культуры, российские власти, встретив агрессивность и противодействие на Западе, устремили свои взоры на Восток и небезуспешно осуществляли свои территориальные приобретения именно на данном направлении, постепенно смещая геополитическую ось России сначала к Волге, а затем и к Уралу. Россия периода Московского царства в большей степени была азиатской, нежели европейской страной. Азиатской по культуре, по политическому устройству, по народному быту. Смутное время, многочисленные интервенции европейских претендентов на «русское наследство» только усилили процесс оттеснения России в Азию.

Вместе с тем восточная парадигма развития продемонстрировала малую продуктивность подобной исторической перспективы непосредственно для России. На фоне бурного экономического расцвета европейских государств стагнация российской экономики и всего социально-политического уклада становилась все более и более отчетливой. Не воспользовавшись в полной мере преимуществами азиатского типа хозяйствования, имевшего в то время неплохие исторические перспективы, Россия вновь встала на путь смены социокультурной ориентации, повлекший за собой выбор парадигмы догоняющего развития.

Петровские преобразования и последующие за ними реформы XVIII-XIX вв. позволили значительно продвинуть геополитическую ось Российской Империи на Запад. Активное присутствие России в европейских делах стало общепризнанным фактом и без ее участия любое изменение в «балансе сил» стало немыслимым. С точки зрения политического устройства и экономического уклада, аристократической культуры и развития науки Россия становится европейской державой, самоидентифицируя себя исключительно в категориях Запада. Но за европейским фасадом продолжал сохраняться значительный пласт российской действительности, не только немыслимый на Западе, но и упорно не желающий менять чего бы то ни было в своей азиатской сущности. И чем в большей степени на поверхности общественной жизни доминировали европейские ценности и нормы, тем в большей степени ощущались разорванность российского бытия, противоречие народного уклада жизни государственному.

Эта «азиатчина и дикость», одинаково усердно изживаемая властями и передовыми, т. е. западническими слоями интеллигенции, послужила основным объектом атаки и со стороны вождей пролетарской революции, революции, проведенной опять-таки по европейским теориям и рецептам. С 1917 г. начинается новый этап прорыва России на Запад, того самого прорыва, с невозможностью которого уже, казалось, смирилось царское правительство. По замыслу вдохновителей мировой революции Советская Россия должна была стать детонатором, который взорвет мир, перевернет его в светлое завтра и в этом плане судьба детонатора мало кого интересовала, поскольку речь шла о будущем всего человечества. Но реальность развивалась не по планам пламенных революционеров, поэтому на повестку дня вышли прозаические проблемы социально-экономического и политического переустройства в отдельно взятой стране, которая должна стать геополитическим центром мира.

Отсюда, из этого геополитического центра по всему миру должны распространяться генерируемые здесь революционные идеи и экономические успехи, политические преимущества и социальные достижения. Иначе говоря, берущая начало еще с XV в. концепция «Москва - третий Рим» нашла свою новую редакцию в решениях съездов ВКП(б) и IV Интернационала. Таким образом, большевики предложили новую геополитическую карту мира, в которой Советская Россия занимала центральное место.

В соответствии с этой концепцией осуществлялась поддержка любого варианта антиимпериалистической борьбы во всем мире, расширялся круг союзных и дружественных государств, оказывалась поддержка коммунистическим партиям и национально-освободительным движениям в других странах. Итогом кропотливой и длительной работы советского руководства стало построение сложной геополитической конструкции, в наиболее завершенном виде включающей три геополитические оболочки, которые должны были гарантировать надежную защиту СССР от любых возможных недружественных акций извне. В их состав входили социалистические страны Европы и Азии - члены военно-политических и экономических союзов, возглавляемых СССР, социалистические страны, имеющие собственное, часто отличное от советского руководства видение перспектив социалистического строительства, некоторые нейтральные государства, с которыми Советский Союз поддерживал расширенные экономические связи, и целый ряд государств Азии, Африки и Латинской Америки, руководство которых в своей политической риторике использовало социалистические, антиимпериалистические или национально-патриотические идеи. Подобное геополитическое построение позволило СССР не только успешно противостоять единому блоку развитых капиталистических государств, но и добиться весьма впечатляющих успехов во всех сферах экономического, социального и военного развития.

Но несмотря на социалистическую центричность данной геополитической модели мира уйти от парадигмы догоняющего развития советским идеологам не удалось, мало того, эта модель еще в большей степени обрекала стану на западный вариант развития.

Дело в том, что идеология и политика Советской России формулировались в категориях военного противостояния Западу, социально-экономического соревнования с ним и в этом противостоянии не Запад рассматривался лишь в роли союзника, слабого звена мирового империализма, но отнюдь не как образец для подражания. Все самое передовое, перспективное, взятое на Западе, переносилось на российскую почву. Продолжения победного шествия коммунизма ожидали на Западе. Основные политические устремления были опять-таки ориентированы на Запад. Все это, в конечном итоге, несмотря на противоборство различных социально-политических систем делало Россию в большей степени ориентированной на Запад европейской страной.

Это, конечно, не означало полного забвения ее азиатского прошлого, но его большевистские лидеры стыдились и от его наследия любой ценой стремились избавиться. Создание унитарного государства тоталитарного типа позволяло, по их замыслу, как можно быстрее сгладить национальные и культурные различия и создать новую историческую общность - советский народ, живущую по универсальным законам, единым нравственным нормам и развивающим общую для всех культуру. Пожалуй, только единожды, в годы Отечественной войны, пришлось вспомнить о величии исторических корней русского народа, но и этот исторический экскурс был весьма быстро отброшен и забыт за ненадобностью после победы.

Тем не менее, наряду с официальной геополитической доктриной в интеллигентских, особенно эмигрантских кругах получило хождение и иное геополитическое видение России, основанное на критической переработке исторической памяти народа и реальном геополитическом положении страны. Здесь идет речь о евразийстве как о течении геополитической и культурной мысли и теоретической парадигме социально-политического, экономического и культурного развития страны на достаточно длительную историческую перспективу.

Что в первую очередь привлекает в евразийстве? Это вычленение самобытности, уникальности России как самодостаточного геополитического комплекса, для развития которого нет необходимости в эпигонстве и отказе от собственной культурной традиции.

По замыслу евразийцев Россия занимает такое геополитическое положение, которое позволяет ей сочетать в себе трудно сочетаемое - использовать технологические достижения Запада, опираясь на собственную культуру, на специфику российской ментальности, сохраняя при этом традиционную систему ценностей и нравственных ориентиров. Во взаимодействии, как с Востоком, так и с Западом, Россия должна оставаться собой, уникальнейшим геополитическим и культурным комплексом, задающим всему миру собственное видение прогресса.

Евразийское положение России, ее колоссальные просторы позволили здесь реализовать уникальный культурный эксперимент, суть которого состоит в сосуществовании самых различных культур, конфессий, жизненных стилей. Бесспорно, определенное взаимопроникновение культур за столетия совместной жизни все-таки произошло, но это взаимопроникновение есть следствие их совместного развития, а не насаждения универсальных ценностей. И что характерно, подобное сосуществование культур осуществлялось вокруг и благодаря русской культуре, выступающей в роли источника и гаранта их развития. Иными словами, евразийское геополитическое положение России в сочетании с колоссальным историческим опытом обеспечения сосуществования различных культурных миров позволяет нашей стране выступать центром кристаллизации государств и народов на достаточно обширном геополитическом пространстве Евразии.

При всей привлекательности идей евразийства их иммигрантское происхождение длительное время не позволяло получить достаточно широкого хождения в умах советской элиты, поэтому вплоть до крушения коммунистического режима западническая ориентация элиты и наиболее образованной части населения СССР имела несомненное влияние на характер протекания социально-политических процессов в стране и окружающем Советский Союз социалистическом мире.

В этом плане неудивительно, что процессы посткоммунистической трансформации протекали в России под знаком ее возвращения в лоно просвещенного и демократического Запада, который по замыслу отечественных демократов должен не только научить, но и помочь России занять достойное место в ряду современных развитых демократических государств. Иначе говоря, Россия в понимании российских демократов, подобно блудному сыну, возвращалась в европейский дом, где ее, несмотря на все прегрешения последних лет, все-таки ждут, ждут с отеческой любовью.

Каково же было удивление нового российского руководства, когда выяснилось, что несмотря на уничижительное самообличение и многочисленные уступки Запад отнюдь не стремится к возобновлению родственных уз, мало того, даже с учетом значительных территориальных сокращений, краха экономической системы и развала военной мощи Россию на Западе продолжают воспринимать как угрозу просвещенному и процветающему миру демократии и прогресса. В своей же практической политике развитые страны стремятся подальше дистанцироваться от нестабильной, криминальной и непредсказуемой России, отодвинув ее подальше в угол Азии и отгородившись от нее своими новыми союзниками из числа постсоциалистических и постсоветских государств. Комплекс неизгладимой виновности как проклятие повис над Россией и никакие мазохистские действия российских демократов по его преодолению не позволили снять настороженной враждебности Запада.

Чтобы завоевать хоть какое-то доверие своих новых демократических покровителей, отечественные демократы были готовы играть по заокеанским постоянно меняющимся правилам и сверять любой внутриполитический шаг с требованиями западных кредиторов, приводить законодательство в соответствие с мировыми стандартами, вводить льготный режим для иностранных предпринимателей и идти на многое другое, что по меркам международных отношений ассоциируется с ущемлением суверенитета. Однако ожидаемого прощения не наступало, наоборот, требования становились все более жесткими, а окрики - суровыми. Снятие презумпции виновности России не наступало.

Попытки поиграть мускулами или вспомнить о былом имперском величии успеха во взаимоотношениях с развитыми странами тоже не имели, поскольку ни мускулов, ни величия у новой России практически не осталось. Россия оказалась совершенно иной страной, нежели Советский Союз. Бесспорно, генетическая связь, особенно в памяти народа, сохранилась, но по всем остальным параметрам новообразованное демократическое государство значительно уступало своему великому предку.

Значительно сократились территория и население, утратились или разрушились экономический потенциал и военная мощь, страна оказалась в военно-политической изоляции, наиболее выгодные части пространства остались за пределами национальных границ, практически не осталось свободных выходов в мировой океан и удобных сухопутных транзитов к потенциальным экономическим партнерам. Товары из Индии приходится завозить через Финляндию, а нефть перекачивать через Латвию. Со всей остротой встала проблема государственных границ, значительная часть которых является спорными и требует международно-правового оформления. К этому следует добавить серьезный экономический кризис, этнополитические конфликты и сепаратизм со стороны субъектов Федерации и тогда картина современного состояния России окажется более или менее полной.

Кроме этого следует учесть и серьезные изменения, которые произошли в системе международных отношений на рубеже третьего тысячелетия. Суть их состоит в том, что разрушение мировой системы социализма и устранение с международной политической арены такого мощного актора, которым длительное время являлся СССР, привело к формированию принципиально нового миропорядка, основанного на имперской модели, который уже на протяжении полутора тысячелетий был не типичен для европейской и мировой системы отношений.

Со времен распада римской империи на Восточную и Западную имперская модель миропорядка, казалось, навсегда канула в Лету, ей на смену пришла Вестфальская система миропорядка, опирающаяся на принцип «баланса сил» в международных отношениях. Все последующие преобразования касались лишь конкретного воплощения этого баланса сил, не затрагивая его сущности. В наиболее рафинированном виде «баланс сил» закрепился в период «холодной войны», воплотив исторический паритет двух социально-политических систем и стоящих за ним государств и союзов.

Однако «победа США» в «холодной войне» уничтожила одну из сторон баланса сил, но не нашла ей достойной замены. В результате этого в мире осталась лишь одна держава, способная управлять миром и строить его, исходя из своего понимания прогресса и справедливости. Такие вероятные «центры силы», как Западная Европа, Япония, Китай, Индия и другие, не обладают сопоставимой мощью и волей для успешной конкуренции за власть над миром.

Теоретически идея современного имперского миропорядка нашла свое развитие в концепции «униполярности», согласно которой США составляет ядро современного мира, вокруг которого концентрическими кругами группируются остальные страны в зависимости от уровня социально-экономического развития и соблюдения демократических прав и свобод. Чем выше уровень развития государства, тем оно ближе к центру униполя и тем на большее количество благ оно вправе рассчитывать.

Эта концепция предполагает, что по мере социально-политического и экономического развития государства будут подтягиваться к центру униполя и получать расширенный доступ к получению благ. Однако часть государств таких прав не получит никогда. Причем здесь речь идет не только о так называемых несистемных государствах, но и о тех странах, чьи народы не успели вскочить на подножку уходящего поезда с «золотым миллиардом», т. е. о тех странах, которые отстали «навсегда». Их удел - сырьевой придаток, экологическая помойка, резервуар дешевой рабочей силы для развитого мира и не более того. Во многих сценариях западных специалистов подобная роль отводится и России.

Таким образом, оценивая роль и место России на геополитической карте современного мира правомерно сделать вывод о том, что вследствие значительного сокращения пространственного, людского, экономического, военного и политического потенциала наша страна стала в большей степени сухопутным, азиатским, слаборазвитым государством, обладающим социально-политической и экономической системой переходного типа.

Очевидно, что современный миропорядок с его тенденциями к глобализации, универсализации и формированию имперской модели международных отношений не может в полной мере устраивать современное российское руководство, поскольку обрекает нашу страну на роль производителя сырья и колониальных товаров. Вполне очевидно и то, что время бездумного следования за рекомендациями, выработанными в Вашингтоне, а иногда и впереди их, кануло в Лету вместе с ушедшими с политической арены политиками. Россия стремится стать полноправным членом мирового сообщества, одним из центров силы современных международных отношений, о чем, в частности, достаточно ясно сказано в одном из первых указов нынешнего Президента РФ, утверждающего Концепцию национальной безопасности РФ. В ней отмечено, что «национальные интересы России в международной сфере заключаются в обеспечении суверенитета, упрочении позиций России как великой державы - одного из влиятельных центров многополярного мира». Насколько успешно можно будет реализовать данное направление национально-государственных интересов России - зависит не только от мастерства дипломатов, но и от того, насколько быстро нашей стране удастся решить проблемы социально-экономической модернизации и вступить в ряды развитых государств современного мира. Но в любом случае современный миропорядок бросает вызов системе национально-государственных интересов России и от ответа на него в немалой степени будет зависеть характер и направленность внешнеполитической деятельности нашей страны и, следовательно, ее место и роль в системе современных международных отношений.

Однако здесь возникает еще одна проблема, выступающая в форме объективной реальности современного геополитического положения Российской Федерации. Суть ее состоит в том, что, будучи правопреемником СССР, Россия таковым по сути своей не является. Это совершенно иное государство, имеющее демократическую форму политической власти, становящуюся рыночную систему экономики, весьма размытую и деиделогизированную систему ценностей, социально неоднородную структуру. Да и чисто внешние отличия весьма существенны. Так, при распаде СССР на долю РФ пришлось 76% территории, 52% населения и 60% экономического потенциала. В результате всех реформ по самым скромным подсчетам ВВП России составляет лишь 12% советского 1990 г., т. е. ущерб, нанесенный народному хозяйству, превосходит даже ущерб от Великой Отечественной войны, когда ВВП СССР сократился на 21% (2). Очевидно, что исходя уже из этих внешних параметров Россия не в состоянии претендовать на ту же роль в мировом хозяйстве, на которую мог претендовать и претендовал СССР. При этом необходимо учитывать и тот факт, что ментальность российского общества в плане собственной самоидентификации на мировой арене во многом еще сохранилась с советских времен. Об этом, в частности, свидетельствуют периодически прорывающиеся на международной арене внешнеполитические акты российского руководства, как, например, знаменитый бросок десантников на Приштину, свидетельствующие о живучести великодержавных элементов в российской политической культуре.

Современный мировой порядок берет свое начало с 1991 г., когда закончился Ялтинско-Потсдамский период мировой истории, или период биполярности. В том, что мир перестал представлять собой блоковое противостояние НАТО и ОВД, капиталистического и социалистического миров – очевидно. Однако в каком направлении развивается мировая политика, какие ее черты становятся определяющими и в чем состоят перспективы далеко не очевидно. Отсюда – многообразие концепций современного мирового порядка. В настоящей работе предлагается их типологизация по следующим основаниям - в зависимости от акторов (государственные, негосударственные) и механизмов властных отношений (политические, экономические) в формирующемся миропорядке. Сочетание этих оснований позволяет выделить политические, политико-социологические и политико-экономические концепции.

Политические концепции современного мирового порядка. Основная особенность данного типа концепций состоит в их государтвенно-центричном характере. Они акцентируют влияние на характере полярности мира – количестве полюсов в современном мире, образуемых наиболее влиятельными государствами. Исходя из этого основания, можно выделить концепции многополярности и однополярности.

Многополярность. Официальная позиция российского руководства состоит в том, что современный мир многополярен. Эта точка зрения сформировалась в противовес претензиям Соединенных Штатов на мировое лидерство, основанном на их, как они считают, победе в холодной войне и слабости России в 1990-е гг. Однако в 2000-е гг. позиция России усиливается, а политика становится независимой от Запада. Также резко ускоряется экономическое развитие таких стран, как Китай, Индия, Бразилия. Для обозначения этих четырех стран в литературе появилась специальная аббревиатура БРИК (по первым буквам их названия).

Министр иностранных дел РФ С.В.Лавров выдвигает следующие теоретические аргументы в пользу официальную позицию России. «Мир уже не тот, что был несколько лет назад. Стало ясно главное: однополярный мир не состоялся, да и не мог состояться в силу того, что в условиях глобализации ни у кого не хватит военно-политических, финансово-экономических и иных ресурсов для имперского строительства». Объективной основой широкого международного сотрудничества является противодействие вызовам и угрозам современности, с которыми можно справиться только коллективными усилиями 151 .

Вместе с тем, отмечает С.Лавров, мифология «однополярного мира» долгое время определяла направление умов и поведения значительной части государств. В этот мир поверили, сделали на него политическую ставку. Поэтому понимание реального положения дел дается непросто. Существует представление, что альтернатива «однополярному миру» - это «хаотизация» международных отношений вследствие некоего «вакуума» управляемости и безопасности. Между тем, как можно было убедиться не раз, именно односторонние, и тем более силовые, действия привели к нарастанию конфликтности в мировой политике, наслаиванию новых проблем на старые. Собственно, это и составляет механизм расширения конфликтного пространства в мировой политике.

По мнению С.Лаврова, совершенно неоправданно ставить знак равенства между многополярностью и заряженностью на конфронтацию. Конечно, появляются новые «центры силы». Они соперничают друг с другом, в том числе и за доступ к природным ресурсам. Так было всегда, и ничего фатального в этом нет. Однако одновременно – и это очень важно - в современном мире складывается неформальное коллективное лидерство ведущих государств и государственных объединений мира в дополнение к международным институтам, прежде всего к ООН, позволяющее приблизиться к решению проблем управляемости мира. Основными участниками коллективного лидерского центра мира, по мнению С.Лаврова, являются Россия, Евросоюз и США. При этом исключается чья бы то ни было единоличная претензия на истину.

Как утверждает С.Лавров, парадигма современной мировой политики определяется конкуренцией в самом широком прочтении этого понятия, не равнозначном конфронтации. Ее предметом, помимо прочего, становятся ценностные ориентиры и модели развития. Новизна ситуации заключается в том, что Запад теряет монополию на процессы глобализации. Видимо, отсюда и попытки представить происходящее как угрозу Западу, его ценностям и образу жизни.

Конкретизацией точки зрения С.Лаврова по поводу глобальной конкуренции можно считать следующее высказывание А.Арбатова: «США безнадежно увязли в войне в Ираке. Евросоюз погрузился в решение проблем внутри ЕС. Россия, Китай, Индия и многие другие страны демонстрируют растущую самостоятельность на международной арене, а некоторые – такие, как Иран, Венесуэла, КНДР, Кубы, бросают США открытый вызов, а подчас прямо их провоцируют, пользуясь провалом Вашингтона в Ираке. Начинается совершенно новый этап мировой политики и новая глобальная игра» 152 .

Вместе с тем ряд ведущих российских ученых-международников придерживаются более пессимистической позиции в отношении уровня конфликтности современного мира, чем прогнозирует С.Лавров, склоняясь к тому, что многополярность - это явление, по определению сопряженное с большим зарядом противостояния.

Так, например, С.Рогов, провозгласивший «крах однополярного мира» в связи с поражением США в Ираке, предсказывает следующие последствия этого: дестабилизация ситуации на Ближнем Востоке и в Афганистане, возрастание роли и влияния Ирана, продолжение Китаем модернизации своих вооруженных сил, а Северной Кореей – своей ракетно-ядерной программы. На его взгляд, китайско-индийское экономическое и военное соперничество приобретет все более широкий масштаб, а вероятность возобновления противостояния между США и Россией существенно возрастет 153 .

Попытку теоретически обосновать новую фазу противоборства в мировой политике предпринимает С.А. Караганов , статья которого в журнале «Россия в глобальной политике» так и называется – «Новая эпоха противостояния» 154 . Под новой эпохой противостояния (НЭП) автор статьи понимает разворачивающуюся борьбу между двумя моделями развития – либерально-демократическим капитализмом традиционного Запада и «авторитарным капитализмом», флагманами которого всегда выступали азиатские «тигры» и «драконы» (Южная Корея, Тайвань, Малайзия, Таиланд и некоторые другие). Быстрый прогресс этих стран предпочитали считать исключением, а не правилом. Но ударный рост КНР вопреки звучащим почти два десятилетия предсказаниям коллапса, не позволяет больше заниматься эскапизмом 155 .

Вполне возможно, допускает С.Караганов, что «авторитарный капитализм» - это лишь ступень на пути к более либеральной модели, поскольку многие страны Западной Европы в прошлом имели черты, свойственные ныне государствам так называемого «авторитарного капитализма».

Но как бы то ни было, на сегодняшний день либерально-демократические триумфаторы ощутили, что начинают терпеть поражение. «Миссия» на Ближнем Востоке ослабила мировые позиции не только Соединенных Штатов, но и демократии в целом. Не столь заметным, но существенным ударом явилось поражение де-факто большинства «цветных революций», импортированных в страны бывшего СССР. Демократические выборы в Палестине повергли страну в гражданскую войну. Запылал вполне демократический Ливан. А расположенная рядом авторитарная Сирия довольно успешно развивается.

Победа в соревновании моделей означает перераспределение человеческих и всех иных ресурсов в пользу государств, олицетворяющих более эффективную модель. С конца 1980-х гг. до начала нового века ресурсы в массовом порядке перетекали в США и Западную Европу. Либерально-демократические, но экономически слабые или малые государства вынуждены автоматически ориентироваться на Запад, следовать подчиненным внешнеполитическим курсом. Теперь процесс может пойти вспять. Если другая модель докажет свою успешность, у части государств появится возможность переориентации или, по крайней мере, расширится поле их маневра.

В этом контексте восстанавливается, хотя и очень медленно, привлекательность России для среднеразвитых обществ и стран. Москва показала постсоветским и развивающимся странам, что успеха можно добиться, не только двигаясь путем зависимой либерально-демократической модели Центральной и Восточной Европы. Суверенной, растущей, лучше управляемой России хотят подражать те в соседних странах, кто устал от нищеты, хаоса, неопределенности. Да и авторитарным правителям многих государств комфортнее жить рядом с твердой, но последовательной и не посягающей на их суверенитет Россией.

История выталкивает нашу страну в центр новой конкуренции между двумя моделями капитализма, считает С.Караганов, - либерально-демократической и авторитарной. Россия – ключевое государство с точки зрения соревнования политических, социально-экономических моделей. От нее же зависит, в чью сторону качнется мировой военно-политический баланс.

С.Караганов формулирует некоторые базовые характеристики НЭП:

новая эпоха конкуренции всех против всех,

ремилитаризация международных отношений и даже гонка вооружений,

рост протекционизма, торговых и инвестиционных противоречий, который был, как правило, одним из предвестников военных столкновений,

снижение интенсивности и качества международного сотрудничества по противодействию глобальным вызовам – распространению оружия массового уничтожения, деградации окружающей среды, росту исламского экстремизма.

С.Караганов прогнозирует временные рамки НЭП. Через пять-семь лет Европа, скорее всего, начнет выходить из нынешнего системного кризиса, ускорится и ее экономическое развитие. Америка, покинув Ирак и избавившись от «иракского синдрома», вернется к более рациональной многосторонней политике. Россия придет в себя от теперешней эйфории и станет проводить не менее активную, но более осторожную политику. Появятся политические и экономические предпосылки для преодоления нынешней иррациональной конфронтации по энергетике и создания энергетического союза в Европе. Отчасти возможно и преодоление соревнования между двумя моделями капитализма. Ведь они не так несовместимы, как «реальный социализм» и капитализм. Глобальные вызовы, ответы на которые мешала найти острая конкуренция НЭП, будут еще более настоятельно требовать тесного сотрудничества. Его новый тур имеет шанс быть более устойчивым, чем в 1990-е гг. Тогда взаимодействие осуществлялось под диктовку победителей в холодной войне, из-за чего начинание было обречено на провал.

Однако С.Караганов предупреждает: эра более тесного сотрудничества наступит только в том случае, если человечество, в том числе Россия, не допустит системной ошибки – структуризации и милитаризации нового соревнования, а также если не случится нового военного столкновения. Наиболее вероятно оно на «расширенном» Ближнем Востоке. Обострение конкуренции до системного противостояния может привести к сползанию в сторону череды крупных войн и даже мировой войне.

В продолжение темы многополярности современного мира следует обратиться к остро полемической мысли А.А.Коновалова о том, насколько безопасно будет чувствовать себя Россия в многополярном мире, если он действительно сформируется 156 . Ученый напоминает, что большинство потенциальных полюсов многополярного мира расположены на границах, либо в непосредственной близости от России (Евросоюз, Китай –Г.Д. ). Почти каждый из этих полюсов существенно опережает Россию по экономическим показателям и осознанию своей идентичности. Всякий геополитический полюс обладает «полем экономической и политической гравитации». Таким образом, Россия с ее экономическими проблемами и еще не сформировавшейся идентичностью впервые в новой и новейшей истории рискует очутиться в окружении полюсов, «гравитационное поле» которых способно превысить прочность связей, скрепляющих ее в одно государство. Тогда Россия может оказаться просто разорванной более динамичными и активными полюсами, распложенными по ее периметру (речь идет о Дальнем Востоке и Калининградской области –Г.Д. ). Так что концепция многополярности, считает А.А.Коновалов, совсем не так безобидна и даже не безопасна для России в ее нынешнем положении.

Заметим, что, говоря о «слабых местах» России, А.А.Коновалов упоминает также «слабую государственность». Однако известно, что при президентстве В.В.Путина государственная власть существенно укрепилась. В то же время это само по себе не избавило Россию от тех рисков, о которых говорит ученый. Значительно существеннее для их преодоления базовые показатели – место страны в мировом разделении труда и формирование национальной идентичности.

Однополярность. Осторожная критика концепции многополярности ведется по методологическим основаниям 157 . Акцент в ней делается на вопросе о критериях. Под многополярностью понимается структура мира, для которой характерно наличие нескольких полюсов-центров,сопоставимых между собой по соответствующим потенциалам. Именно так обстояло дело в период «европейского концерта»XIXвека. Ситуация, для которой характерен «уход в отрыв» по показателю совокупной мощи всего одной страны, должна указывать на возникновение той или иной формы однополярности.

На базе такой логики были предложены концепции «плюралистической однополярности» (А.Богатуров) и российский вариант идеи «глобального демократического мира», или «глобального PaxDemocratica» (В.Кулагин), каждая из которых представляла собой соответственно реалистическую и либеральную версии сходного по существу видения ситуации.

Согласно идее «плюралистической однополярности», мир после холодной войны не превратился в чисто американский мир, PaxAmericana, потому что роль единственного полюса в нем заняли не одни США, а США в плотном окружении своих ближайших союзников в лице «группы семи». Члены этой группы, хотя и не обладали возможностями, сравнимыми с американскими, все же имели возможность умерять амбиции США, немного менять их направление и влиять на поведение этой державы в мире.

Концепция «PaxDemocratica» тоже исходила из идеи не единичного, а «группового полюса» и тоже включала в его состав страны «группы семи». Но в ней акцент делался на принадлежность стран полюса не к группе наиболее развитых и влиятельных государств планеты, а к кругу демократических государств. Подразумевалось, что «группа семи», состоящая из демократических стран, объективно действует «по мандату» всех демократий в интересах демократического мира как целого 158 .

Остановимся подробнее на концепции «плюралистической однополярности», широко используемой в политическом анализе и представляющейся наиболее адекватной существующему мировому порядку 159 . Выделим следующие аспекты концепции – структура группового лидерства, правила поведения ведущих государств в современном мире, механизмы регулирования мирового порядка.

С 2001 года структура группового лидерства начала меняться. Началась внутренняя сегрегация американских партнеров: отношения Великобритании и Японии с США оказались более тесными, а политическое сотрудничество между США, Германией и Францией стало несколько более ограниченным. Одновременно иерархия, основанная на отношениях «группового полюса» и остального мира, становится менее жесткой. Это происходит за счет ограничения эффективности политики США «зонами отторжения» - секторами пассивного сопротивления лидерским импульсам со стороны малых и средних стран. Это вероятнее всего в Азии, страны которой не только наращивают способность «мягко бойкотировать» политику больших держав, но и учатся влиять на эту политику «изнутри» самих больших стран за счет миграции азиатского населения в державы-лидеры и использования мигрантами разнообразных форм давления на принимающие страны. Также «зона неприятия» возникла в лице части исламского мира.

Отдельно стоит сказать об отношениях Китая и России с мировым центром. Россия после распада СССР с большим трудом сумела приобщиться к наиболее влиятельным странам посредством сближения с Западом. Но она выступает в роли партнера США очень избирательно : по некоторым вопросам Россия поддерживает Вашингтон (например, борьба с терроризмом), по большинству же – дистанцируется от него (американская НПРО, расширение НАТО, война в Ираке 2003 г., ДОВСЕ, глобальная энергетическая безопасность и т.д.). Китай, не входя в группу лидеров, оказывает влияние на современный мировой порядок благодаря наличию быстро растущего экономического потенциала, статуса мощной военной державы, а также колоссального ресурса народонаселения. Вместе с тем спектр политического сотрудничества Китая с «группой семи» ограничен. В рамках современного миропорядка Китай представляет собой «играющую по правилам» оппозицию.

Среди новых элементов правил поведения ведущих держав – прежде всего США - в современном мире следует назвать принцип гуманитарных интервенций, нелегитимность авторитарных режимов, интервенции возмездия, превентивное вмешательство.

Строго говоря, гуманитарные интервенции существовали в международных отношениях еще в период холодной войны (ввод вьетнамских войск в Камбоджу в 1978 г. для свержения правительства Пол Пота; вмешательство Индии в 1971 г. в ситуацию в Восточной Пакистане, где в результате сочетания гражданской войны с природной катастрофой возникла угроза катастрофы гуманитарной; акция Танзании против Уганды, которая привела к свержению репрессивного режима Иди Амина). Но все эти ситуации были исключениями в международной практике. Они не получали формального одобрения международного сообщества, а в ряде случаев даже порицались за вмешательство во внутренние дела других государств.

Новизна ситуации второй половины 1990-х гг. состояла в том, что в ходе конфликтов на территории бывшей Югославии (Босния 1995 г. и сербский край Косова 1999 г.) США и страны НАТО стали упорно добиваться легитимизации практики гуманитарных интервенций. Имелось в виду закрепить своего рода новую универсальную норму международной жизни, поддержав ее решениями ООН. Достигнуть этого до сегодняшнего дня практически не удалось. Силовые операции и в Боснии, и в Косова были осуществлены странами НАТО фактически вне сотрудничества с ООН.

Еще сложнее обстоит дело с легализацией принципа «нелегитимности авторитарных режимов». В разгар боевых действий НАТО против Сербии в Косово в 1999 г. руководители альянса стали добиваться «делегитимизации» правительства Сербии во главе со С.Милошевичем, чтобы добиться изменения внешнеполитического курса этой страны. Просто объявить Милошевича «незаконным» правителем было трудно, поскольку он был демократически избранным президентом. Поэтому был избран другой путь. От лица Международного трибунала по бывшей Югославии (образован в 1993 г.) Милошевичу было предъявлено обвинение в совершении преступлений против человечности в Косово. Прокуратурой трибунала был выдан ордер на его арест. Это был беспрецедентный случай в истории международных отношений: орган международного правосудия выдал ордер на арест действующего главы суверенного государства. Это была попытка утвердить в международных отношениях принцип избирательной легитимности правительств суверенных государств. Естественно, вопрос встал о критериях избирательности. Ответом же неизбежно оказывались политические предпочтения ведущих государств и их, как показывает практика, двойные стандарты.

В конкретном случае с Милошевичем вопрос о легитимности увязывался с правами человека. Однако подобный вопрос может ставиться и по другим основаниям, как это было с Саддамом Хусейном – бывшим лидером Ирака, казненным американскими оккупационными властями за множественные нарушения международного права.

И гуманитарная интервенция, и нелегитимность авторитарных режимов идут вразрез с основополагающим принципом международных отношений, на который они опираются со времен Вестфальского мира – невмешательство во внутренние дела суверенных государств. Этот принцип сегодня оспаривается – прежде всего США и западноевропейскими странами. Но широкий круг других государств отказывается признавать законность его нарушения, ссылаясь на множество международных документов, включая Устав ООН. Россия не признает уместность отказа от принципа государственного суверенитета и невмешательства во внутренние дела. Поэтому можно говорить о тенденции к «преодолению» принципа суверенности государств как об одной из черт мировой политики лишь имея в виду, что она признается легальной только странами Запада, да и то не всегда и не всеми (несогласие Франции и Германии с интервенцией против Ирака в 2003 г.).

В начале 2000-х гг. мотивация интервенций расширилась. Помимо вмешательства по гуманитарным мотивам, США стали практиковать «интервенции возмездия» и «превентивные вмешательства». Предпринимая первые, США заявляли о стремлении «наказать» и одновременно побудить «исправиться» страны, против которых была направлена акция. Начиная вторые, они ссылались на секретные заключения спецслужб, согласно которым страна – будущий объект вторжения занималась деятельностью, способной угрожать безопасности других стран (например, разрабатывая ОМУ). Примером интервенции возмездия была война за свержение режима талибов в Афганистане (2001-2002 гг.), поскольку именно талибов обвиняли в укрывательстве международной террористической сети Усамы бен Ладена. Подобные акции ранее и в последнее время неоднократно совершал Израиль, производя бомбардировки южного Ливана, где базируются террористические группировки, совершающие акции на его территории. Турция также регулярно проводит «интервенции возмездия» в иракском Курдистане. Пример превентивного вмешательства – иракская война 2003 г., поводом для которой послужила информация американских спецслужб о намерении Багдада создать и начать накопление на своей территории химического и бактериологического оружия.

Таким образом, за минувшие полтора десятилетия группа влиятельных стран международного сообщества предприняла попытки дополнить свод правил и принципов, на которых основывается мировой порядок, за счет внедрения в него на правах общепризнанных ряд норм. Ни одно из этих нововведений сегодня не является в полной мере легитимным, но они уже оказали и еще могут оказать практическое влияние на международные отношения.

При характеристике современных механизмов регулирования миропорядка можно констатировать, что за последние полтора десятилетия произошла реорганизация глобальных структур мироуправления таким образом, что наряду с универсальным по охвату и официальным по статусу ооновским механизмом сложился полузакрытый (по избранности допущенных в него членов) и неформальный (по типу принятия решений) механизм «группы восьми». Россия является его фактическим членом, хотя ее реальное положение все же отличается от остальных участников G8: ряд «семерочных» механизмов продолжает существовать в валютно-финансовых и некоторых экономических вопросах, а также – что более существенно - существуют серьезные разногласия между Россией и ее партнерами по «восьмерке» по ключевым вопросам мировой политики.

В настоящее время полуформальная коалиция семи членов «восьмерки» с блоком НАТО (шесть членов G8 являются членами НАТО) по фактическому воздействию на мировую политику стала вровень с ООН. Между этими двумя ветвями мирорегулирования – формальной (ООН) и неформальной (старые члены «восьмерки» и НАТО) – развернулась настоящая конкуренция, в которой вторая обладает рядом преимуществ.

Неформальная ветвь более эффективна в принятии решений. Старые члены «восьмерки» представляют собой однородные в политико-идеологическом и социально-экономическом отношении государства и им проще «притирать» свои интересы, чем разнородным субъектам, составляющим большинство ООН. Другим преимуществом является замкнутость старых членов «вомьмерки» на НАТО. ООН не имеет собственных вооруженных сил, поэтому любое потенциальное решение СБ ООН о силовых санкциях грозит перерасти в громоздкое согласование. Старые члены «восьмерки», напротив, могут мобилизовать свои военные ресурсы быстрее, руководить ими слаженнее и применять в собственных политических интересах. Раскол в НАТО, подобный произошедшему в 2003 г. из-за Ирака, пока еще остается единичным.

Правда, страны НАТО и Япония предпочитают по возможности действовать с санкции ООН, но получение мандата ООН, как показал опыт конца 1990-х – начала 2000-х гг. не является «категорическим императивом», если речь идет об интересах США или группы стран НАТО.

Ситуация усугубляется положением внутри ООН. Затянувшееся обсуждение о ее реформировании не дает позитивных результатов. Острие критики направлено против Совета Безопасности, внутри которого, в соответствие с Уставом ООН, сохраняется преимущественный статус ограниченного круга пяти постоянных членов, обладающих правом вето на рассматриваемые решения. Дискуссия о неадекватности ООН работает на «моральную делигитимизацию» этой организации и основанной на ней системе мирополитического регулирования.

Наряду с двумя ветвями механизма регулирования мирового порядка – универсальной (ООН) и институционально-групповой («восьмерка» + НАТО) в мире стали проступать контуры третьей ветви – индивидуально-групповой, представленной прежде всего США и, при необходимости, узкой коалицией избранных ими под реализацию конкретных целей стран, независимо от институциональной принадлежности последних. Ситуативные коалиции США с Великобританией и Россией во время второй афганской войны (2001-2002 гг.) и американо-британская коалиция против Ирака в 2003 г. – примеры регулирования мирового порядка посредством третьей ветви.

В инструментарии санкций за нарушение порядка в современных международных отношениях по сравнением с периодом холодной войны тоже заметны изменения. Внешне картина на первый взгляд выглядит так, будто регулирование международных отношений при помощи права становится все более важным. Но на самом деле реальность значительно сложнее. В начале XXIвека, наряду с ростом внимания к правовому регулированию мирового порядка, развивается тенденция не к ограничению использования силы, а наоборот, к расширению сферы ее применения именно под предлогом внедрения новых норм и правил мирового порядка.

Своеобразным симбиозом реалистической по своим посылкам и идеалистической по видению перспектив современного миропорядка является совместная работа В.Л.Иноземцева и С.А.Караганова, посвященная анализу противоречий между «центром» и «периферией», Севером и Югом, «миром порядка и миром хаоса, постсовременным и современным (который они называют даже пресовременным – Г.Д. ) миром» 160 . Любопытно, что авторы берут за основу мир-системную теорию неомарксизма, «переворачивая» ее постулаты таким образом, что основным источником угрозы современному миропорядку оказываются не страны «центра», а наоборот – страны «периферии», которые необходимо «цивилизовать». Мы называем эту версию«теорией нового колониализма» 161 .

Авторы исходят из того, что большую часть Третьего мира и значительную часть Второго мира составляют так называемые «падающие» (failing) или «несостоявшиеся» (failed) государства. Эти страны лишь формально считаются суверенными. Они не способны к самостоятельному развитию и представляют собой серьезную угрозу международной стабильности. От них исходит угроза терроризма, распространения оружия массового уничтожения, разрушения локальных экосистем, масштабных эпидемий. Примеры таких стран особенно многочисленны в Африке и Азии, но весьма заметны и на территории бывшего Советского Союза: среднеазиатские (ныне центральноазиатские) республики, жившие на протяжении десятилетий за счет ресурсов, технологий и интеллектуального капитала России, сегодня представляют собой сырьевые экономики с полуфеодальной политической системой. Раскол существующей цивилизации становится одной из определяющих черт нашего времени.

Низкий человеческий потенциал падающих или несостоявшихся государств, авторитаризм их правителей, а также порожденное глобализацией серьезное обесценение ресурсов при одновременном возрастании значения технологий и знаний сводят к нулю шансы самостоятельного развития этих стран. Более того, гуманитарная помощь, оказываемая западными странами, как правило, развращает население и власти падающих или несостоявшихся государств, не способствуя модернизации их экономик и общественных структур, порождая иждивенчество и коррупцию. Похожий эффект вероятен и в случае предоставления этим странам каких-то специальных торговых преференций. Авторы концепции нового колониализма связывают такую ситуацию с тем, что основу экспорта данных стран составляют сырьевые товары, а история не знает примеров успешной структурной перестройки сырьевых экономик в условиях высоких мировых цен на ресурсы.

Отсюда вывод: управление протекающими в этой части мира процессами, установление над ними минимального контроля – залог укрепления столь необходимой для мирового развития политической стабильности. Это позволит модернизировать сами отстающие страны и регионы, снизить глобальную напряженность, заполнить «вакуум безопасности».

Действующие системные инструменты мирового порядка не пригодны для этого. ООН не смогла добиться создания системы коллективной безопасности, сформировать эффективные международные вооруженные силы, способные не только поддерживать, но и навязывать мир, предотвращать конфликты, противодействовать распространению оружия массового уничтожения. В условиях после окончания холодной войны дезориентирован и наиболее мощный международный военно-политический альянс – НАТО. Он продемонстрировал свою неспособность наказать агрессоров, нанесших 11 сентября 2001 года удар по Соединенным Штатам, а два с половиной года спустя – по Европе (Испания). За последнее время альянс включил в себя более десятка новых членов, но так и не переосмыслил основные элементы своей стратегии, defactoраскололся в связи с военной операцией в Ираке и более чем осторожно рассматривает возможное расширение своей зоны ответственности. Наконец, ответ на вызовы, идущие от падающих и несостоявшихся государств, напрямую связан с теми или иными формами краткосрочного (а возможно, и продолжительного) ограничения столь важного фактора в системе международных институтов, как национальный суверенитет. Однако правомерность подобного ограничения в современном мире практически не признается.

«Что же делать?» – задаются вопросом В.Иноземцев и С.Караганов. По сути, они предлагают два варианта ответа, оба выглядящие достаточно идеалистически с позиций сегодняшнего дня. Первый – «отгораживание» «центра» от «периферии». Авторы концепции признают, что эта идея неполиткорректна. Однако отмечают, что элементы такого подхода просматриваются в политике развитых стран, которые, провозглашая необходимость содействовать развитию, на деле сокращают помощь, по сути, уходят от нищающей и деградирующей Африки. Даже Европа, остающаяся крупнейшим источником гуманитарной помощи, все больше концентрируется на собственных проблемах и на ситуации в сопредельных государствах в ущерб своей международной политической активности.

Второй ответ на вызов со стороны проблемных стран видится авторам концепции «нового колониализма» в том, чтобы группа ведущих демократических и наиболее мощных государств навязала неблагополучным государствам элементарный порядок, взяв их под свое коллективное управление. Практическое выполнение этой идеи видится следующим образом. Необходима реформа ООН и коррекция международного права, состоящая в том, чтобы вернуться к исходному варианту Устава ООН, в котором не предусматривалось право наций на самоопределение, а также прописать процедуру исключения или временной приостановки членства в ООН той или иной страны. Странам «центра» следовало бы создать объединенные вооруженные силы, действующие под эгидой ООН, но управляемые представителями великих держав. В результате страны «центра» получат реальную возможность формулировать свои требования (обусловленные не произвольной заинтересованностью, а задачами борьбы с теми или иными опасными глобальными тенденциями) к остальным государствам. Главный инструмент давления на «периферию» - не сила оружия, а условие экономического, технологического и информационного партнерства с «центром», которые могут быть более или менее благоприятными. Впрочем, в исключительных случаях развитые страны могут прибегнуть к силе оружия. Для некоторых падающих и несостоявшихся государств придется восстановить статус подмандатных территорий с внешним управлением.

В качестве резюмирующего вывода В.Иноземцев и С.Караганов пишут: важным следствием трансформации мирового порядка в XXIвеке «станет отказ от «демократизации» международных отношений, от учета мнения падающих и несостоявшихся государств и их поддержки и, наконец, от соглашательской политики, намеренно игнорирующей нарушения общепринятых норм и прав человека в странах «периферии», от курса на распространение оружия массового уничтожения и спонсирование террористической активности. Коалиция развитых стран сможет устанавливать нормы поведения на международной арене, а также правила, ограничивающие степень свободы правительств в отношении собственных граждан».

Трудно представить, чтобы эти идеи воплотились в жизнь в обозримой перспективе, по крайней мере, по трем причинам как политического, так и экономического характера. Во-первых, история не знает «обратного хода» и отказ от права наций на самоопределение и суверенитета как базовых принципов международного права нереален. Во-вторых, упомянутый «центр», состоящий их великих держав, далеко не столь консолидирован, чтобы выполнять столь амбициозные задачи, которые предлагают ему авторы концепции «нового колониализма». В-третьих, «цивилизовать» «периферийные» территории – совершенно невыполнимая задача в экономическом плане. К сожалению всех финансовых и материально-технических ресурсов мира достаточно только для поддержания соответствующего уровня благосостояния двух десятков развитых стран. Если кого-то надо будет «подтягивать», для этого понадобится понизить свои стандарты.

Политико-социологические концепции современного мирового порядка.

Отличительной особенностью данных концепций является акцент на влиянии негосударственных международных акторов в современном мире - международных организаций, транснациональных корпораций, международных движений, террористических и иных преступных группировок, этнических групп, отдельных индивидов и т.д.

Концепция глобального гражданского общества . Это одна из наиболее позитивных версий политико-социологического подхода в том смысле, что ее авторы делают больший акцент на новые формы единства и управляемости мира, нежели на его противоречия. Глобальное гражданское общество - это такое явление, как «переход от системы индивидуальных государств (Вестфальская система) к системе, во многом управляемой наднациональными и транснациональными институтами, регулирующими отношения между государствами» 162 .

По мнению М.Мунтяна, глобальное гражданское общество - недавно появившаяся неправительственная сфера. Под этим словосочетанием понимается сфера идей, ценностей, институтов, организаций, сетей и граждан, расположенная между семьей, государством и рынком, действующая вне национальных обществ, политик и экономик. Ее открытие является одним из наиболее значимых достижений в общественных науках 1990-х годов, но ей пока не уделяется достаточное внимание.

Все акторы глобального гражданского общества, несмотря на различия между ними, имеют одну общую черту. На огромных географических расстояниях они сознательно самоорганизуются и проводят свою трансграничную деятельность вне правительственных структур с минимумом насилия и максимальным уважением принципа цивилизованного распределения ресурсов между различными жизненными стилями.

Глобальное гражданское общество ограничено в пространстве. Существуют регионы, например, большинство стран Африки, некоторые страны Азии, например, Афганистан, Бирма и т.д., где гражданское общество отсутствует или только начинает развиваться.

Концепция глобального гражданского общества предполагает его наличие вне и над национальными, региональными и локальными социумами. Конечно, элементы наднациональной и неправительственной сферы существовали и ранее. Новым же в 1990-е годы стали количество и масштабы деятельности международных и наднациональных институтов и организаций, индивидуальная и групповая устремленность к решению проблем и вопросов вне участия или посредничества государств.

Становление глобального гражданского общества явилось следствием в основном двух причин:

Во-первых, сам характер глобальных проблем (например, охрана окружающей среды) приводит к появлению общественных акторов, требующих международного коллективного управления этими проблемами, а

не только силами национальных правительств;

Во-вторых, растущая необходимость создания международных систем принятия решений, связанных с глобальными проблемами, создает для национальных обществ перспективу потери контроля над внутригосударственным политическим процессом 163 .

Однако встречаются более негативистские подходы к роли неправительственных акторов в современной мировой политике.

Концепция новой биполярности . Ее автор А.А.Коновалов отмечает, что традиционные представления о полярности уже на отражают в полной мере реальных процессов современного мира 164 . «Традиционная» биполярность была представлена противоборством двух сверхдержав – СССР и США – и их сателлитов. В мире после холодной войны один из полюсов - назовем его конструктивным (Г.Д ) – представлен государствами, которые руководствуются в своем поведении едиными ценностями, правилами и нормами. На другом же - деструктивном (Г.Д. ) – группируются как государства, так и негосударственные действующие лица, отрицающие подобные нормы и правила, не признающие никаких самоограничений в достижении своих целей.

Проблема в том, что в структуре первого их этих полюсов не наблюдается столь необходимой сегодня консолидации. Каждое их государств продолжает действовать, исходя их своей собственной ситуации. Глобализация мирового хозяйства, исчерпаемость природных ресурсов, борьба за привлечение инвестиций и другие глобальные тенденции обострили межгосударственное соперничество. Глобальному управлению противостоят политические интересы крупнейших государств, прежде всего США 165 .

Концепция Нового Средневековья . Словосочетание «Новое Средневековье» уже довольно прочно вошло в современный политический лексикон. В основе этого понятия, по мнению Г.И.Мирского, - две взаимосвязанные тенденции.

Во-первых, из «темных веков» в наше время словно возвращаются такие явления, как децентрализация систем управления, хаотичность противоборствующих групп власти и экономического влияния. Когда государство теряет способность контролировать локальные, а тем более транснациональные силы, будь то, например, наркомафия или сетевые террористические структуры, начитается деградация рациональных, цивилизованных форм устройства государственной жизни (в том числе и в глобальном масштабе). Это особенно ярко проявляется на пространстве Третьего мира: в странах Латинской Америки, где целые районы мегаполисов контролируются бандами, в тропической Африке с ее распадающимися государствами и войнами местных «армий». Но также и в развитых государствах отмечается процесс образования локальных «центров силы», бросающих вызов центральной власти и претендующих на роль частных «мини-государств», не говоря уж о росте влияния криминальных и полукриминальных группировок. Тенденция к сепаратизму обрела новую силу в связи с «прецедентом Косово», объявившем в феврале 2008 г. в одностороннем порядке независимость от Сербии. После того как ведущие западные державы поддержали независимость Косово (при бездействии СБ ООН), о своем желании обрести суверенитет напомнили жители сразу нескольких «сепаратистских регионов» только в Западной Европе. Это – баски и каталонцы (Испания), корсиканцы (Франция), североирландские католики (Великобритания), турки-киприоты (Кипр).

Второй, возможно даже более существенный, феномен подтверждает, что, вопреки надеждам просветителей и либералов, цивилизация и прогресс не изменили к лучшему природу человека. В целом ряде конфликтов – межэтнических, криминально-террористических – наблюдается отход от общепринятых разумных норм поведения, основанных на признании как верховенства закона, так и фундаментальных, незыблемых моральных ценностей, провозглашенных эпохой Просвещения.

По мнению, широко распространенному среди историков и политологов, XXIвек будет эпохой этнических и этноконфессиональных конфликтов. Г.И.Мирский считает, что именно с этим феноменом следует прежде всего связывать то, что называется Новым Средневековьем. В условиях противостояния двух мировых систем этноконфликты оставались «замороженными». Но теперь на первые позиции повестки дня вышли вопросы, связанные с давними ссорами национального и религиозного свойства. Нации, этнические группы, конфессиональные сообщества принялись сводить друг с другом старые счеты.

Не свободны от этого явления и развитые страны. Когда в определенной группе населения вызревает убеждение в том, что она является обездоленной и дискриминируемой именно вследствие ее этнических или конфессиональных отличий от господствующей общности, у нее формируется менталитет, угрожающий возникновением в обществе перманентного насилия. Речь идет о своего рода новом люмпен-пролетариате – о маргинальных слоях, отчужденных от преобладающей, более состоятельной и привилегированной части населения. Например, таких, как негры в США, образующие так называемый underclass, или бунтовавшие в 2005 году в парижских предместьях арабские подростки.

Глобальными маргиналами ощущает себя и значительная часть жителей стран Третьего мира, которая образует транснациональный underclass. Прежде всего это относится к миру ислама, которому в наши дни, как ни одной другой общности, свойственны сильное недовольство существующим в мире порядком вещей, высокий уровень напряженности и стремление разрушить существующие нормы. В частности, именно там возродилась теократическая модель государственного устройства (Иран, Афганистан, Судан) 166 .

Политико-экономический подход к перспективам современного мирового порядка.

Особенность данного подхода, что явствует из его названия, состоит в анализе экономической составляющей мирового баланса сил и мировой иерархии.

Прогноз мирового развития дается в коллективной монографии сотрудников ИМЭМО РАН под редакцией А.А.Дынкина 167 . Согласно оценке специалистов ИМЭМО, к 2020 г. в иерархии стран по объему ВВП на первое место выйдет Китай – 23% мирового ВВП. США окажутся только на втором месте – 18%. Далее будут следовать Индия (8.4%), Япония (4.6%), Россия (3.2%), Германия (2.9%), Бразилия (2.4%) 168 .

Еще в середине XVIIIв. на Китай и Индию с их гигантскими людскими ресурсами приходилось примерно половина мирового ВВП. Ведь до промышленной революции производительность труда в разных странах была примерно одинаковой. Затем страны Запада ушли в отрыв. В середине прошлого столетия доля Китая и Индии составляла всего около 5% глобального ВВП. Теперь производительность труда в Китае и Индии вновь выходит на среднемировой уровень. Таким образом, центр мирового развития смещается в Азию.

Важное значение имеет вывод ученых о том, что по отдельным информационно-коммуникационным технологиям Южная Корея, Китай, Индия уже перешли от «догоняющего» развития к «лидирующему». Опережающие темпы роста затрат на НИОКР в Китае и Индии приведут к существенному сближению их показателей наукоемкости с развитыми странами. В 2020 г. на Китай придется 20% мирового объема НИОКР, а на США – 28%. К сожалению, доля России в глобальных НИОКР вырастет незначительно 169 .

Таким образом, Соединенные Штаты утратят роль единственной сверхдержавы, но все еще будут сохранять первое место по совокупной экономической, военной и политической мощи среди других центров силы на мировой арене. Более того, как отмечают специалисты ИМЭМО, по ВВП на душу населения, характеризующему не только количественные, но и качественные параметры развития, США увеличат свой отрыв от других крупных государств. Американский потребительский рынок останется крупнейшим в мире. Кроме того, США по-прежнему будут играть ведущую роль в процессе глобализации 170 .

Вместе с тем, как отмечается в монографии, в глобальной экономике тон все больше будут задавать три главных региональных экономических коалиции. Наиболее консолидированной из них будет Европейский Союз, хотя его доля в глобальном ВВП сократиться и составит менее 20%. Значительно менее интегрированным окажется Североамериканский блок (НАФТА), хотя по своим размерам он будет несколько превосходить ЕС. Наиболее крупная по размерам и наименее интегрированная региональная коалиция может сложиться в Восточной Азии (на базе АСЕАН). Если будут сделаны первые шаги к созданию общего рынка стран АСЕАН, Китая, Японии и Южной Кореи, то на долю этой коалиции придется свыше 30% мирового ВВП. Восточная Азия превращается в новую «мастерскую мира». Всего же эти три региональных блока в 2020 г. будут представлять три четверти глобальной экономики. Им будут значительно уступать по своим масштабам еще три экономических региона – Южноамериканский (МЕРКОСУР), в котором тон будет задавать Бразилия, а также Индия и Россия 171 .

Вопрос о регионально-экономических блоках важен в современной мировой политике не только потому, что сегодня почти все крупные государства в той или иной степени стремятся к формированию региональных коалиций. Это неоднозначно отражается также на процессе глобализации. Региональная интеграция может рассматриваться не только как подготовительный этап к глобальной интеграции, но и как альтернатива глобализации. Пока окончательные выводы делать преждевременно.

В ходе исторического развития структура мирового пространства и геополитические процессы, изменяясь, привносят в мир поочередно импульсы созидания и разрушения. К сожалению, крушение биполярной геополитической модели мироустройства не привело к более безопасному и стабильному миру. На смену относительно устойчивой геополитической структуре двух мировых полюсов пришел период перманентной нестабильности, обусловленный стремлением держав западной цивилизации установить новый мировой порядок, который бы отличался ярко выраженной униполярностью, навязыванием отдельной группой промышленно развитых стран своей воли всем остальным государствам и народам.

В большинстве исследовательских работ отмечается, что современный мировой порядок начал формироваться с момента окончания «холодной войны» и распада Советского Союза. Данные события оказали неоспоримо огромное влияние на условия функционирования и развития мирового порядка и привели к тому, что был нарушен относительный паритет сил и интересов двух сверхдержав ­ Советского Союза и США, мир стал однополярным. Вопрос о том, какая система стала доминирующей в международных отношениях, какие правила и какие центры сил действуют сегодня и будут основными акторами на международной арене завтра, вызывал и вызывает немало дискуссий среди теоретиков политической мысли.

При этом возрастают роль и значение геополитического противоборства, силы формирующей и изменяющей современный мировой порядок, выступающей неотъемлемой частью социальных отношений и взаимодействий.

Значение и аксиологический смысл заявленной проблемы обусловлены следующими обстоятельствами.

Во­первых, качественными изменениями социальных реалий в условиях наступившего постмодерна, усложнением геополитических процессов, изменяющих форму и содержание мирового порядка, предание ему черт эксклюзивности, случайности, многовариантности и альтернативности; продолжающимися попытками стран западной цивилизации, прежде всего США и их сателлитов, установить монопольный диктат в принятии глобальных, стратегических политических решений, навязывании выгодных им схем и моделей развития мирового социума под эгидой мондиалистских теорий и доктрин. В этих условиях возникает необходимость проведения всестороннего анализа имеющихся стратегических геополитических концепций, систематизации содержащихся в них знаний и осуществления всестороннего обобщения.

Во­вторых, важностью определения основных параметров современного геополитического противоборства, являющегося по своей сути основной движущей силой, формирующей мировой порядок в XXI веке. Уяснение характера геополитического противоборства на современном этапе, появление его новых форм требуют исследования их содержания, закономерностей, оценок влияния современного геополитического противоборства на мировой порядок в целом. В то же время нельзя не учитывать тот факт, что появление ядерного оружия и соответствующее изменение характера и форм современной войны дают основания для размышлений об эволюции не только внешних признаков геополитического противоборства как явления и понятия, но и его внутреннего потенциала и гносеологического наполнения.

В­третьих, интенсивностью характера структурных изменений системы международных отношений, мировой политики, международно­правовой и национальной нормативных баз и как следствие мирового порядка. Очевидно, что не только сами геополитические факторы, но и вся система связей и отношений между ними находятся в состоянии перманентной эволюции, а следовательно, ценность всех имеющихся на сегодняшний день исследований постепенно снижается, геополитические и социокультурные основания ограничены по срокам и временным интервалам.

В­четвертых, возрастанием роли в сложившихся геополитических условиях межэтнических, межкультурных и межконфессиональных коллизий и конфликтов различной степени интенсивности. Острота данных противоречий, рост конфликтного потенциала регионов требуют поиска эффективных путей, механизмов и способов их разрешения.

В­пятых, сохранением опасностей, вызовов и угроз стратегическим геополитическим интересам Российской Федерации, необходимостью их комплексного анализа в контексте все более обостряющегося цивилизационного, межконфессионального, политического, экономического, информационного, межэтнического противоборства в мире. При этом следует иметь в виду, что каждый из вызовов тесно связан с соответствующими формами контроля над геополитическим пространством, которые учитывают атрибуты и потенциал не только классической (традиционной) геополитики, но и возможности геополитики постмодерна, в основе которой лежат принципы акторского взаимодействия, транспарентности, взаимной зависимости и взаимоответственности.

В­шестых, формированием современного мирового порядка, складывающегося под воздействием глобализационных факторов и интеграционных процессов, представляющих собой мощную трансформирующую и преобразующую силу. В этой связи возникает необходимость научного понимания и осмысления стратегически важных приоритетов глобальной и региональной политики Российской Федерации, определения своего места и значения в формирующемся сложном, нелинейном мире полицентричного типа. Несмотря на существенное снижение популярности тоталитарных, силовых, патерналистских и этатистских идей, на расширяющиеся возможности либеральных и демократических процессов, рост напряженности и конфронтации в мире продолжается. В ХХI веке фактор силы, как и прежде, востребован и широко представлен в мировой политике и практике.

Изучение таких многомерных понятий, как «мировой порядок» и «геополитическое противоборство», создает беспрецедентные возможности и условия для анализа современных политических процессов, событий, фактов и явлений. Мировой порядок как процесс мироразвития определяет взаимосвязь глобальной политики и геополитического пространства, способствует решению проблемы всеобщего контроля над ним.

На сегодняшний день сформировались две позиции относительно развития социальных миросистем от момента их зарождения до вариаций их сохранения, видоизменения и воспроизводства. Сторонники первой позиции рассматривают развитие социальных миросистем через призму общей энтропии, конфликта и разупорядоченности. Во втором случае за основу берутся стандарты сохранения и сбережения порядка с опорой на консервативные источники и технологии «жесткой руки».

Анализируя и сопоставляя две точки зрения, можно предположить, что историческая эволюция феноменов «мировой порядок» и «геополитическое противоборство» достаточно убедительно подчеркивает их глубинную взаимосвязь и структурную взаимозависимость, делает объяснимой морфологию их трансформаций и переконфигураций. В этой дихотомии прослеживается и определенная закономерность: через борьбу и коллизии к осмысленности и упорядоченности, то есть изначально разные по своей природе явления в процессе эволюции и развития приобретают свойства осмысленных и зависимых друг от друга явлений, что приводит к усложнению их качественных характеристик, а значит, к изменению общей структуры мироустройства, появлению новых механизмов управления и контроля, повышению степени социальной безопасности и защищенности.

Мировой опыт всего социального развития с периода протоистории до начала технологической сингулярности предстает как цельный, непрерывно развивающийся процесс материальной и духовной эволюции, рассмотренный через призму коллизионных состояний, острой конфронтации и политической борьбы. Эта мысль впервые была высказана американцем Верноном Винджем, предположившим следующее: если мир сумеет избежать своей гибели (апокалипсиса), то сингулярность возникнет вследствие прогресса в сфере биотехнологии и генной инженерии, создания синтетического разума или при помощи других масштабных технологических достижений и инноваций. Сторонники данной концепции при определенных обстоятельствах предсказывают ее уже около 2030 года.

Мировой порядок в теории геополитики представлен множеством пространственных моделей геополитического развития, начиная с классических и заканчивая постмодернистскими и ревизионистскими моделями.

Выделены и раскрыты ключевые характеристики и функциональные состояния мирового порядка, которые в совокупности и определяют его содержание и структуру. К ним можно отнести: границы распространения, то есть включаемое в него геополитическое пространство; структурность ­ построение иерархической вертикали глобальных субъектов мировой политики; стабильность ­ относительное постоянство сложившихся международных связей; динамичность ­ развитие системы отношений в определенном направлении под воздействием ряда объективных и субъективных факторов; легитимность ­ добровольное правовое и этическое признание данного порядка большинством учредивших его субъектов.

Под содержанием мирового порядка понимается все многообразие взаимоотношений и взаимодействий различных акторов глобальной политики, рассматриваемых с точки зрения геополитических и геоэкономических интересов, правовых режимов, ценностных ориентаций, научно­технических достижений (особенно в области коммуникационных систем, генных технологий, средств связи и информации), а также актуальных международно­правовых и социокультурных проблем мирового социума. Форма же мирового порядка обусловлена исключительно детерминационными преобразованиями (в первую очередь геополитическим противоборством), значение которых состоит в способности ликвидировать общечеловеческие риски (опасности, вызовы и угрозы), не допустить событий, продуцирующих конфронтационную ситуацию, обеспечить международную стабильность и безопасность как в отдельно взятом регионе, так и в целом мире.

Современный мировой порядок по своей сути и содержанию нелинеен, сложен и многофункционален. Исследование современных геополитических процессов позволяет предположить, что в будущем мировой порядок будет базироваться на иных принципах и императивах развития, в которых будут вытеснены традиционные (классические) геополитические стереотипы конфронтации, вражды и конфликта. Особенным в данной конструкции выступает то обстоятельство, что полицентричный мир как геополитический сценарий будущего возможен только в том случае, если при различных коллизиях и противоречиях, которые естественны в отношениях между акторами в условиях глобального рынка и конкуренции, будет преобладать не силовой (кратополитический) подход, разжигающий конфронтационный потенциал, а альтернативный источник сотрудничества и партнерства, формирующий навыки конструктивного, бесконфликтного общения и диалога. В то же время современный полицентризм в отличии от многополяризма создает предпосылки к структурной плюрализации отношений, что способствует появлению новых геополитических партиципантов (акторов глобальной политики).

В результате анализа и обобщения проблемы можно предположить следующие теоретические модели современного мирового порядка (в рамках многополярной концепции развития мира):

1. Конфронтационная модель мультиполярного мира. Она определяется жесткой структурой отношений, основанной на классических постулатах теории геополитики.

Данный геополитический конструкт традиционно предполагает имманентно острую цивилизационную, территориально­географическую, этнополитическую, социально­экономическую, культурно­информационную, а также идеологическую, религиозную, военно­стратегическую, возможно, дипломатическую конфронтацию на всех уровнях и направлениях. К сожалению, до сих пор история подтверждает факт применения силы как универсального средства решения всевозможных проблем и задач. Этот способ для многих государств остается самым удобным, быстрым и эффективным, позволяющим в короткие сроки достигать намеченные цели, реализовать стратегические планы. Хотя он и носит ярко выраженный асоциальный характер, его используют и сегодня, особенно в условиях, когда мир перестраивается, приобретает новые формы своего существования и развития.

Так, например, в настоящее время существует большое количество конфронтационных территорий и очагов взаимной агрессии; многие государства берут на вооружение аргумент абсолютизации свойств силы, и в первую очередь военной, как некоего эквивалента стабильности, безопасности, мира и процветания; создаются агрессивные военно­политические блоки и альянсы, которые в своих доктринах обозначают вероятных и потенциальных противников, проводят против них совместные учения, маневры, операции; проводится дальнейшее наращивание государствами своего совокупного военного потенциала, переоснащение армий в ущерб социально­экономическим, культурным, политическим, демографическим и другим приоритетным направлениям развития.

2. Геополитическая модель под условным названием «одно­, многополярье» Бильдербергского клуба. Для этой геополитической модели характерно сочетание элементов однополярности с элементами многополярности. Данный сценарий исходит из возможности сосуществования нескольких иерархично расположенных, разбалансированных, больших геопространств, допускающих координацию своих действий со стороны надгосударственного нелегитимно оформленного образования. В данном случае, вероятно, будут доминировать следующие особенности:

Повсеместное ослабление позиций суверенных государств, появление на их месте новых акторов вне суверенитета;

Массовое распространение идеалов и ценностей западной цивилизации, что приведет к идейному антагонизму и общему социальному напряжению;

Активизация международного терроризма, его субъективизация;

Изменение облика современной цивилизации, становление новой информационной культурно­образовательной среды, появление условных цивилизационных границ­полос вместо жестких демаркационных границ­линий.

3. Модель позитивного полицентризма ­ геополитическое устройство современного мира, при котором достаточно комфортно сосуществуют и развиваются несколько больших геополитических пространств (геополитических кластеров), сопоставимых по совокупности своих территориальных, политических, культурных, экономических, силовых, научно­технических, идеологических, духовных, информационных и иных потенциалов.

Данный геополитический сценарий развивается как альтернативный вариант первым двум, в основе которых лежит принцип жесткого прагматизма и упорядоченности. Учитывая это, исходными принципами исследуемой модели выступают:

Принцип корпоративной социальной ответственности и взаимной зависимости, предполагающий совместную многоуровневую деятельность по решению всех видов задач, связанных с глобальными рисками и угрозами во всех сферах жизнедеятельности;

Принцип взаимной помощи, то есть оказание разнородовых и разновидовых форм консолидированной поддержки наиболее нуждающимся территориальным образованиям, развитие эффективного социального и геополитического партнерства;

Принцип предсказуемости и последовательности в действиях, то есть программный, а не проектный подход при любых взаимодействиях;

Принцип преемственности в вопросах обеспечения безопасности, предполагающий достойное и безбоязненное проживание на любых территориях;

Принцип максимальной транспарентности во взглядах, действиях и поступках.

Во всех перечисленных моделях по-­своему ведет себя и феномен геополитического противоборства. В первом случае это классический образец с преобладанием жестких и бескомпромиссных способов выяснения отношений между собой, во втором ­ это изощренные формы двойных стандартов, протекционизма и стяжательства, в условиях которых допускается применение силового воздействия. И только третий вариант основан на инновационных методиках, принципах и подходах, когда геополитическое противоборство принимает формы сотрудничества, соревновательности, взаимодействия, которые способствуют минимизации рисков, связанных с насилием, своеволием и диктатом.

Подводя итог, необходимо подчеркнуть, что грядущая полицентричная модель развития мира является не переходным состоянием в мировой политике, а определяющей структурной оптимой мирового порядка в целом, основой архитектуры международной (всеобщей) безопасности, базирующейся на геополитических законах и принципах теории геополитики ХХI века. От того, насколько консолидировано, слаженно и обдуманно мировое сообщество будет использовать имеющийся у нее на вооружении потенциал развития, будет зависеть и облик нашей планеты, и равноприемлемое для всех будущее.

Вадим КАЛЮЖНЫЙ,

доктор политических наук,

профессор

филиала ВУНЦ ВВС «Военно­воздушная академия имени профессора Н.Е. Жуковского и Ю.А. Гагарина»